Знаменитые
стихи знаменитых поэтов
Стихи поэта
Николая Клюева
(1884 – 1937)
…Возжечь бы ладони – две павьих
звезды,
И звук зачерпнуть, как пригоршню
воды,
В трепещущий гром, как в
стерляжий садок,
Уста окунуть и причастьем молок
Насытиться всласть, миллионы
веков
Губы не срывая от звездных ковшов...
На дне всех миров, океанов и гор
Цветет, как душа, адамантовый
бор, –
Дорога к нему с Соловков на Тибет,
Чрез сердце избы, где кончается
свет,
Где бабкина пряжа – пришельцу
веха:
Нырни в веретенце, и нитка-леха
Тебя поведет в Золотую Орду,
Где Ангелы варят из радуг еду, –
То вещих раздумий и слов пастухи,
Они за таганом слагают стихи,
И путнику в уши, как в овчий загон,
Сгоняют отары – волхвующий звон.
Но мимо тропа, до кудельной
спицы,
Где в край невозвратного
скачут гонцы,
Чтоб юность догнать, душегубную бровь...
Нам к бору незримому посох –
любовь,
Да смертная свечка, что пахарь в
перстах
Держал пред кончиной, – в ней
сладостный страх
Низринуться в смоль, в
адамантовый гул...
Я первенец Киса, свирельный Саул,
Искал пегоухих
отцовских ослиц
И царство нашел многоценней златниц:
Оно за печуркой, под рябым
горшком,
Столетия мерит хрустальным
сверчком.
* * *
Бóлесть да засýха,
На скотину мор.
Горбясь, шьет старуха
Мертвецу убор.
Холст ледащ
на ощупь,
Слепы нить, игла...
Как медвежья поступь,
Темень тяжела.
С печи смотрят годы
С карлицей-судьбой.
Водят хороводы
Тучи над избой.
Мертвый дух несносен,
Маета и чад.
Помелища сосен
В небеса стучат.
Глухо божье ухо,
Свод надземный толст.
Шьет, кляня, старуха
Поминальный холст.
* * *
Шепчутся тени-слепцы:
– Я от рожденья незрячий.
– Я же ослепла в венцы,
В солнечный пир новобрачный.
– Дед мой – бродяга-фонарь,
Матерь же – искра-гулёха...
– Помню я сосен янтарь,
Росные утрени моха.
– Взломщик походку мне дал,
Висельник – шею цыплячью...
– Призраки, вас я не звал
Бить в колотушку ребячью!
Висельник, сядь на скамью,
Девушке место, где пряжа.
Молвите: в божьем раю
Есть ли надпечная
сажа?
Есть ли куриный Царьград.
В теплой соломе яичко
Сказок и шорохов клад,
Кот с диковинною кличкой?
Бабкины спицы там есть,
Песье ворчанье засова?..
В тесных вратах не пролезть
С милой вязанкой былого.
Ястреб, что смертью зовут,
Город похитил куриный,
Тени-слепцы поведут
Душу дорогою длинной.
Только ужиться ль в аду
Сердцу теплее наседки, –
В келью поэта приду
Я в золотые последки.
К кудрям пытливым склонюсь,
Тайной дохну на ресницы,
Та же бездонная Русь
Глянет с упорной страницы.
Светлому внуку незрим,
Дух мой в чернильницу канет
И через тысячу зим
Буквенным сирином станет.
* * *
Четыре вдовицы к усопшей пришли…
(Крича, бороздили лазурь журавли,
Сентябрь-скопидом в котловин сундуки
С сынком-листодером
ссыпал медяки).
Четыре вдовы в поминальных
платках:
Та с гребнем, та с пеплом, с
рядниной в руках;
Пришли, положили поклон до земли,
Опосле с ковригою печь обошли,
Чтоб печка-лебедка, бела и тепла,
Как дóпрежь, сытовые хлебы пекла.
Посыпали пеплом на куричий хвост,
Чтоб немощь ушла, как мертвец, на
погост,
Хрущатой рядниной покрыли скамью,
На одр положили родитель мою.
Как ель под пилою, вздохнула
изба,
В углу зашепталася
теней гурьба,
В хлевушке замукал
сохатый телок,
И вздулся, как парус, на грядке
платок...
Дохнуло молчанье... Одни журавли,
Как витязь победу, трубили вдали:
«Мы матери душу несем за моря,
Где солнцеву
зыбку качает заря,
Где в красном покое дубовы столы
От мис с киселем, словно
кипень, белы.
Там Митрий
Солунский, с Миколою Влас
Святых обряжают в камлот и атлас,
Креститель-Иван с ендовы
расписной
Их поит живой иорданской
водой...»
Зарделось оконце...
Закат-золотарь
Шасть в избу незваный; принес-де
стихарь –
Умершей обнову, за песни в бору,
За думы в рассветки,
за сказ ввечеру,
А вынос блюсти я с собой приведу
Сутемки, зарянку
и внучку-звезду,
Скупцу ж листодеру
чрез мокреть и гать
Велю золотые ширинки постлать.
* * *
Лежанка ждет кота, пузан-горшок
хозяйку –
Объявятся они, как в солнечную
старь,
Мурлыке будет блин – а печку-многознайку
Насытят щаный
пар и гречневая гарь.
В окне забрезжит луч – волхвующая
сказка,
И вербой расцветет ласкающий уют;
Запечных бесенят хихиканье и
пляска,
Как в заморозки ключ, испуганно
замрут.
Увы, напрасен сон. Кудахчет
тщетно рябка,
Что крошек нет в зобу, что сумрак
так уныл, –
Хозяйка в небесах, с мурлыки сшита шапка,
Чтоб дедовских седин буран не
леденил.
Лишь в предрассветный час лесной,
снотворной влагой
На избяную тварь нисходит угомон,
Как будто нет Судьбы, и про блины
с котягой,
Блюдя печной дозор, шушукает
заслон.
* * *
Осиротела печь, заплаканный
горшок
С таганом шепчутся, что умерла
хозяйка,
А за окном чета доверчивых сорок
Стрекочет: «Близок май, про то,
дружок, узнай-ка!
Узнай, что снегири в лесу
справляют свадьбу,
У дятла-кузнеца облез от стука
зоб,
Что, вверивши жуку подземную
усадьбу,
На солнце вылез крот – угрюмый
рудокоп,
Что тянут журавли, что
проболталась галка
Воришке-воробью про первое
яйцо...»
Изжаждалась бадья, вихрастая мочалка
Тоскует, что давно не моется
крыльцо.
Теперь бы плеск воды с веселою
уборкой,
В окне кудель лучей и сказка без
конца...
За печкой домовой твердит
скороговоркой
О том, как тих погост для нового
жильца,
Как шепчутся кресты о вечном, безымянном,
Чем сумерк
паперти баюкает мечту.
Насупилась изба, и оком оловянным
Уставилось окно в капель и
темноту.
* * *
Умерла мама – два шелестных слова.
Умер подойник с чумазым горшком.
Плачется кот и понура корова,
Смерть постигая звериным умом.
Кто она? Колокол в сумерках
пегих,
Дух живодерни,
ведун-коновал,
Иль на грохочущих пенных телегах
К берегу, жизни примчавшийся
шквал?
Знает лишь маковка ветхой
церквушки, –
В ней поселилась хозяйки душа...
Данью поминною
– рябка в клетушке
Прочит яичко, соломой шурша.
В пестрой укладке повойник и бусы
Свадьбою грезят: «Годов пятьдесят
Бог насчитал, как жених черноусый
Выменял нас – молодухе
в наряд».
Время, как шашель, в углу и за
печкой,
Дерево жизни буравит, сосет…
В звезды конек и в потемки
крылечко
Смотрят и шепчут: «Вернется...
придет...»
Плачет капелями вечер соловый;
Крот в подземелье и дятел в
дупле...
С рябкиной
дремою ангел пуховый
Сядет за прялку в кауровой мгле.
Мама в раю, – запоет веретенце, –
Нянюшкой светлой младенцу
Христу...
Как бы в стихи, золотые, как
солнце,
Впрясть волхованье и песенку ту?
Строки и буквы – лесные коряги,
Ими не вышить желанный узор...
Есть, как в могилах, душа у
бумаги –
Алчущим перьям глубинный укор.
* * *
Шесток для кота – что амбар для
попа,
К нему не заглохнет кошачья
тропа:
Зола как перина – лежи, почивай,
–
Приснятся снетки, просяной
каравай.
У матери-печи одно на уме:
Теплынь уберечь да всхрапнуть в
полутьме,
Недаром в глухой, свечеревшей избе,
Как парусу в вёдро, дремотно
тебе.
Ой, вороны-сны, у невесты моей
Не выклевать вам беспотемных очей!
Летите к мурлыке,
на теплый шесток,
Куда не заглянет прожорливый рок,
Где странники-годы почили золой,
И бесперечь хнычет
горбун-домовой;
Ужели плакида,
запечный жилец,
Почуял разлуку и сказки конец?
Кота ж лежебоку будите скорей,
Чтоб был настороже у чутких
дверей,
Мяукал бы злобно и хвост
распушил,
На смерть трясогузую
когти острил!
* * *
Весь день поучатися
правде Твоей,
Как вешнюю озимь, ждать светлых
гостей,
В раю избяном, и в затишье гумна
Поплакать медово, что будет
«она».
Задремлется деду, лучина замрет –
Бесплотная гостья в светелку
войдет,
Поклонится Спасу, погладит
внучат,
Как травка лучу, улыбнется на
плат:
Висит, дескать, сирый, хозяйке взамен
Повыкован венчик из облачных пен:
Очелье – алмаз, по бокам –
изумруд,
Трех отроков пещных и ангелов
труд.
Петух кукарекнет, забрезжит
светец,
В дверях засияет Медостов венец,
Пречудный святитель войдет с посошком,
В пастушьих
лапотцах, повитый лучом.
За ним, умеряючи
крыл паруса,
Предстанет Иван – грозовая краса:
Он с чашей крестильной, и голубь
над ним...
Всю ночь поучаюсь я тайнам Твоим.
Заутро у бурой
полнее удой,
У рябки
яичко и весел гнедой,
А там, где святые росою прошли,
С курлыканьем звонким снуют
журавли:
Чтоб сизые крылья и клюв
укрепить,
Им надо росы благодатной испить.
* * *
Хорошо ввечеру при лампадке
Погрустить и поплакать втишок,
Из резной низколобой укладки
Недовязанный вынуть чулок.
Ненаедою-гостем за кружкой
Усадить на лежанку кота
И следить, как лучи над опушкой
Догорают виденьем креста,
Как бредет позад
дремлющих гумен,
Оступаясь, лохмотница-мгла...
Всё по-старому: дед, как игумен,
Спит лохань, и притихла метла.
Лишь чулок – как на отмели верши,
И с котом раздружился клубок.
Есть примета: где милый умерший,
Там пустует кольцо иль чулок,
Там божничные сумерки строже.
Дед безмолвен, провидя судьбу,
Глубже взор и морщины... О, Боже!
–
Завтра год, как родная в гробу!
* * *
Заблудилось солнышко в кóрбах темнохвойных
Износило лапчатый золотой
стихарь.
Не бежит ли красное
от людей разбойных,
Не от злых
ли кроется в сутемень да в марь?
Али кóрба
хвойная с бубенцами шишек,
С рушниками-зорями просини милей,
Красики с волвянками
слаще звездных пышек
И громов размычливей
гомон журавлей?
Эво, на валежине,
словно угли в жарнике,
Половеет лапчатый золотой стихарь...
Потянули зá
море витлюки-комарники,
Нижет перелесица
бляшки да янтарь.
Сядь, моя
жалобная, в сарафане сборчатом,
В камчатом
накоснике, за послушный лен, –
Постучится солнышко под оконцем
створчатым,
Шлет-де вестку
матушка с тутошних сторон:
Мы в ответ: «Радехоньки
говору тот-светному,
Ходоку от маминой праведной души,
Здынься по крылечику
к жарнику приветному,
От росы да мокрети
лапти обсуши!»
Полыхнувши золотом, прянет гость
в предызбицу,
Краснобайной сказкою пряху улестит...
Как игумен в куколе, вечер, взяв
кадильницу,
Складню рощ финифтяных ладаном
кадит.
В домовище
матушка... Пасмурной округою
Водит мглу незрячую поводырка-жуть,
И в рогожном кузове, словно поп
за ругою
В сторону тот-светную
солнце правит путь.
* * *
От сутёмок
до звезд и от звезд до зари
Бель бересты, зыбь хвои и смолы
янтари,
Перекличка гагар, вод дремучая дремь,
И в избе, как в дупле, рудо-пегая
темь,
От ловушек и шкур лисий таежный
дух,
За оконцем туман, словно гагачий
пух,
Журавлиный полет, ропот ливня
вдали,
Над поморьем лесов облаков
корабли,
Над избою кресты благосенных вершин...
Спят в земле дед и мать, я в
потемках один.
Чую, сеть на стене, самопрялка в
углу,
Как совята с гнезда, загляделись
во мглу.
Сиротеют в укладе шушун и платок,
И на отмели правит поминки
челнок,
Ель гнусавит псалом: «Яко воск от
огня...»
Далеко до лесного железного дня,
Когда бор, как кольчужник, доспехом гремит –
Королевну-зарю полонить норовит.
* * *
Бродит темень по избе,
Спотыкается спросонок,
Балалайкою в трубе
Заливается бесенок:
«Трынь,
да брынь, да терерень...»
Чу! Заутренние звоны...
Богородицына тень,
Просияв, сошла с иконы.
В дымовище
сгинул бес,
Печь, как старица, вздохнула,
За окном бугор и лес
Зорька в сыту окунула.
Там, минуючи
зарю,
Ширь безвестных плоскогорий,
Одолеть судьбу-змею
Скачет пламенный Егорий.
На задворки вышел Влас
С вербой, в венчике сусальном.
Золотой, воскресный час,
Просиявший в безначальном.
* * *
Зима изгрызла бок у стога,
Вспорола скирды, но вдомек
Буренке пегая дорога
И грай нахохленных сорок.
Сороки хохлятся – к капели,
Дорога пега – быть теплу.
Как лещ наживку, ловят ели
Луча янтарную иглу.
И луч бежит в переполохе,
Ныряет в хвои, в зыбь ветвей...
По вечерам коровьи вздохи
Снотворней бабкиных речей:
«К весне пошло, на речке глыбко,
Буренка чует водополь...»
Изба дремлива,
словно зыбка,
Где смолкли горести и боль.
Лишь в поставце, как скряга злато,
Теленье числя и удой,
Подойник с крынкою щербатой
Тревожат сумрак избяной.
В селе Красный Волок пригожий
народ:
Лебедушки девки,
а парни как мед,
В моленных рубахах, в беленых
портах,
С малиновой речью на крепких
губах;
Старухи в долгушках,
а деды – стога
Их россказни внукам милей пирога:
Вспушатся усищи, и киноварь слов
Выводит узоры пестрей теремов.
* * *
Моленна в селе – семискатный
навес:
До горнего неба семь нижних
небес,
Ступенчаты крыльца, что час, то
ступень,
Всех двадцать четыре – заутренний
день.
Рундук запорожный
– пречудный Фавор,
Где плоть убедится, как пена
озер.
Бревенчатый короб – утроба кита,
Где спасся Иона двуперстьем
креста.
Озерная схима и куколь лесов
Хоронят село от людских голосов.
По Пятничным зорям на хартии вод
Всевышние притчи читает народ:
«Сладчайшего гостя готовьтесь
принять!
Грядет он в нощи, яко скимен и тать;
Будь парнем женатый, а парень -
как дед...»
Полощется в озере маковый свет,
В пеганые
глуби уходит столбом
До сердца земного, где праотцов дом.
Там, в саванах бледных, соборы
отцов
Ждут радужных чаек с родных
берегов:
Летят они с вестью, судьбы
бирючи,
Что попрана Бездна и Ада ключи.
* * *
Коврига свежа и духмяна,
Как росная пожня в лесу,
Пушист у кормилицы мякиш,
И бел, как береста, испод.
Она – избяное светило,
Лучистее детских кудрей,
В чулан загляни ненароком –
В лицо тебе солнцем пахнёт.
И в час, когда сумерки вяжут
Как бабка, косматый чулок,
И хочется маленькой Маше
Сытового хлебца поесть –
В ржаном золотистом сиянье
Коврига лежит на столе,
Ножу лепеча: «Я готова
Себя на закланье принесть».
Кусок у малютки в подоле –
В затоне рыбачий карбас:
Поломана мачта, пучиной
Изгрызены днище и руль, –
Но светлая радость спасенья,
Прибрежная тишь после бурь
Зареют в ребяческих глазках,
Как ведреный,
синий июль.
* * *
Вешние капели, солнопек и хмара,
На соловом плесе первая гагара,
Дух хвои, бересты, проглянувший
щебень,
Темью сонь-липуша,
россказни да гребень.
Тихий, мерный ужин, для ночлега
лавка,
За оконцем месяц – божья
камилавка,
Сон сладимей
сбитня, петухи спросонок,
В зыбке снегиренком
пискнувший ребенок.
Над избой сутемки
– дедовская шапка,
И в углу божничном с лестовкою
бабка,
От печного дыма ладан пущ сладимый,
Молвь отшельниц-елей: «Иже
херувимы!..»
Вновь капелей бусы, солнопека
складень,
Дум – гагар пролетных не
исчислить за день.
Пни – лесные деды, в дуплах гуд
осиный,
И от лыж пролужья
на тропе лосиной.
* * *
Ворон грает к теплу, а сорока – к
гостям,
Ель на полдень шумит – к
звероловным вестям.
Если полоз скрипит, конь ушами
прядет –
Будет в торге урон и в кисе
недочет.
Если прыскает кот и зачешется нос
–
У зазнобы рукав полиняет от слез.
А над рябью озер прокричит дребезда –
Полонит рыбака душегубка вода.
Дятел угол долбит – загорится
изба,
Доведет до разбоя детину гульба.
Если девичий лапоть ветшает с
пяты –
Не доесть и блина, как наедут
сваты.
При запалке
ружья в уши кинется шум –
Не выглаживай лыж, будешь лешему
кум.
Семь примет к мертвецу, но про
них не теперь –
У лесного жилья зааминена дверь,
Под порогом зарыт Богородицы сон,
–
От беды-худобы нас помилует он.
Знаменитые
стихи знаменитых поэтов